Не секрет, что цены на транспортные путешествия очень высокие, а ехать автостопом не всегда представляется возможным ввиду отсутствия времени или опыта. Сюда выкладывайте разные маршруты с указанеием стоимости, времени, станций и так далее.
Возникновение спелеонавтики традиционно связывается с именем французского исследователя пещер, геолога по образованию М.Сифра. В 1962 году он провёл “вне времени” 64 дня в пропасти Скарассон (массив Маргуарейс); однако он не был первым. Ещё за год до него группа итальянских спелеологов провела под землёй месяц без выхода на поверхность, осуществив при этом ряд экспериментов с лабораторными животными. Самое же первое, насколько я знаю, спелеонавтическое погружение было проведено в 1884 году в катакомбах под Парижем – так что история спелеонавтики насчитывает более 100 лет.
Однако именно М.Сифр ввёл термин “спелеонавтика” и организовал первые планомерные спелеонавтические эксперименты – в силу чего его имя по праву значит для спелеонавтики то же самое, что имя Кусто для акванавтики. Соответственно, между его экспериментальными пребываниями и спелеонавтикой как методологией (самостоятельной наукой она не является), машинально ставился знак тождества. В этом были не только плюсы, но и, к сожалению, минусы.
Дело в том, что М.Сифр не был профессиональным физиологом – его эксперименты подходили к медицине “с чёрного хода”, от одного лишь интереса любителя-дилетанта; сама постановка ряда экспериментов и неоднозначность полученных результатов вызывали вполне справедливые нарекания профессионалов. Отсутствие ясного понимания целей и задач проводимых исследований, небрежность в организации пребываний, смазывающая достигнутые результаты (вещи, в общем-то, неизбежные при любом пионерском проникновении за грань Неведомого), – но, более, чисто психологические, персональные факторы заставили его в семидесятых годах отказаться от идеи подземных экспериментов. С уходом Сифра из спелеонавтики интерес к ней на Западе угас: как я уже сказал, это произошло потому, что сама идея спелеонавтики на Западе персонифицировались в личности М.Сифра, его личное разочарование в предложенных им же методиках было перенесено на всю спелеонавтику в целом [1].
В нашей стране первые подземные спелеонавтические эксперименты были проведены в пещерах бассейна реки Пинега в начале 70-х годов киевским врачом-микробиологом М.Колесниковым. По уровню научной подготовки они на порядок превосходили исследования Сифра, – в частности, именно Колесников открыл и доказал в своих экспериментах самоподдерживающиеся стерилизующие свойства пещерного микроклимата. К сожалению, из-за тягостных реалий жизни нашей страны ни российская, ни мировая научная общественность об этих экспериментах не узнала. Не в силах преодолеть стену молчания, окружившую его работы, Колесников был вынужден оставить подземные медико-биологические эксперименты. Позже он эмигрировал в Англию. Работы его на родине оказались утрачены.
В конце 70-х годов спелеонавтическими экспериментами начал заниматься врач А.Мишин – один из учеников Колесникова. Самостоятельно и вместе с помощниками (в частности, с Женей Романюк из Гродно), он провёл большой блок исследований в области подземной санитарии и гигиены (темы, начисто отсутствовавшие в исследованиях М.Сифра, – как, впрочем, и микробиология – хотя элементарное НЕБРЕЖЕНИЕ ПОДЗЕМНОЙ САНИТАРИЕЙ И ГИГИЕНОЙ привело к краху ряда экспериментов Сифра). Также Мишин первым в нашей стране начал изучать в подмосковных каменоломнях суточные биоритмы человеческого организма; часть его экспериментов, проведённых на подземной реке Понеретка в 1983–1985 гг., была посвящена изучению термодинамического равновесия человеческого организма в экстремальных и нормальных условиях: опять же, базовые, основополагающие темы, “невостребованные” М.Сифром. Как и работы Колесникова, исследования Мишина ждало на родине забвение: ряд экспериментов был просто-напросто сорван противодействием “официальной спелеологии” – что она из себя представляла в те годы в нашей стране, ходящим в каменоломни хорошо известно. Устав бороться в одиночку “на два фронта” – с кретинизмом “официальной спелеологии” и косностью казённой науки – Мишин прекратил эти эксперименты. Возможно, в минуту отчаяния он уничтожил результаты своих наработок; по крайней мере, после его смерти многие из них отыскать не удалось.
В 1981 году А.Морозов, ведущий спелеолог страны – и человек удивительного интеллекта, профессиональный переводчик с 7 языков, – равно любивший как каменоломни, так и вертикальные пещеры, провёл со своей группой ТРИ МЕСЯЦА БЕЗ ВЫХОДА НА ПОВЕРХНОСТЬ НА ДНЕ ГЛУБОЧАЙШЕЙ ПЕЩЕРЫ СССР СНЕЖНАЯ – НА ГЛУБИНЕ ОКОЛО ОДНОГО КИЛОМЕТРА ПОД ПОВЕРХНОСТЬЮ ЗЕМЛИ. В этом погружении они активно исследовали подземные сифоны с ледяной водой, проводили опыты с окрашиванием, изучая подземные водотоки пещеры Снежная и её возможные продолжения, разбирали завалы, отыскивая ведущие дальше ходы – в общем, в отличие от спелеонавтов М.Сифра вели физически активный образ жизни. В составе экспедиции был профессиональный врач, постоянно проводились исследования по физиологии человека в стрессовой обстановке. Кроме того, по заказу некоторых институтов были проведены эксперименты и исследования в области прибористики и геофизики, испытывались различные типы подземного снаряжения и источники питания. То есть это погружение было намного сложнее дилетантских экспериментов Сифра, и проводилось оно тогда, когда сам Сифр декларативно заявил, что «не видит дальнейшего прогресса в данных исследованиях»...
Не видел – энтузиаст-дилетант, сраженный чисто личной неприспособленностью к миру Подземли, – люди же, лишённые самой логикой жизни страны возможности проведения таких исследований, видели. И пытались работать, несмотря на запреты “сверху”. То есть я хочу сказать, что провал “спелеонавтики-по-Сифру” ещё не означал провала спелеонавтики в целом. (Свидетельством тому – спелеонавтические эксперименты НАСА конца восьмидесятых годов, проложившие путь к знаменитому эксперименту-пребыванию “ЭКОСФЕРА”.) К анализу причин личного поражения Сифра я ещё вернусь – пока же перечислю иные исследования спелеонавтического характера, проводимые в СССР.
В 80-х годах в Средней Азии в Бахарденской пещере сотрудники Ашхабадского мединститута провели ряд интересных работ в области подземной нейромагнитометрии – как я уже говорил, только под землёй оказалось возможным исследовать столь “тонкие материи”, в городе из-за различных электромагнитных помех магнитометрическое снятие информации с коры головного мозга осуществить невозможно.
Эксперименты эти также были преданы забвению.
В 1980 г. при помощи А.Мишина я устроился на работу в лабораторию нормальной физиологии при 1-м ММИ; проработав в ней год совместно с А.Мишиным и проведя ряд неофициальных, т.е. не включаемых в план работ лаборатории, подземных экспериментов в области экстрасенсорики и внутрисуточных биоритмов человеческого организма, я перешел в Межкафедральную лабораторию МОГИФКа, решив заняться самостоятельной работой. Руководили моими исследованиями профессор, д.м.н. Л.Н.Жданов, в то время проректор института по научной работе, и заведующей лабораторией к.м.н. С.Брянкин. Занимались мы изучением внутрисуточных и месячных биоритмов человека, релаксацией спортсменов после экстремальных физических нагрузок, а также проблемами реадаптации после хронологических сдвигов. В свете постоянной смены спортсменами, выезжающими на соревнования, привычных часовых поясов и – как следствие – ломки устоявшегося ритма физиологической активности организма, работа наша выглядела очень актуальной и вполне “официально дозволенной” (все помнят, какое неоправданно завышенное значение придавали в те годы коммунисты победам на международных соревнованиях советских спортсменов), – но...
К августу 1982 года мы достигли очень интересных результатов – в частности, был четко отслежен 14-тидневный адаптационный период к смене хронологического ритма и найдены внутрисуточные двухчасовые пульсации физиологической активности организма (часть исследований проводилась в Никитских каменоломнях), – что позволило подготовить завершающий, ключевой эксперимент по сдублированному синхронному пребыванию двух групп спелеонавтов в одной пещере сроком в три месяца. Я обращаю внимание на то, что, в отличие от работ М.Сифра, не слепой, поставленный наугад эксперимент предшествовал какому-то “осмыслению данных” – а год исследований и теоретических изысканий, включая разработку и создание необходимого для снятия нужной параметрии парка приборов и отладку методик работы с ними, ПРЕДШЕСТВОВАЛ ЭКСПЕРИМЕНТУ. Также хочется обратить внимание на не столь уж длительные, по сравнению с экспериментами М.Сифра, сроки пребывания наших спелеонавтов под землёй: дело в том, что ещё на подготовительном этапе лабораторных и клинических исследований мы выяснили, что всю желаемую информацию можно получить за сроки от одного до максимум четырёх месяцев; дальнейшее увеличение сроков пребывания под землёй не приводит к чистоте получаемых данных (если, конечно, целью эксперимента не является изучение механизма съезжания крыши у человека, – но эти данные легко получить в любой колонии строгого режима или из учебника психиатрии). Попытки ухода под землю более, чем на полгода – рекламная рекордомания, и ничего больше. К научной работе это не имеет отношения.
Очень важно и то, что в качестве спелеонавтов у нас были не ищущие приключений “добровольцы с улицы” и не “официальные спелеоспортсмены”, всё “общение” которых с Подземлёй сводится к выкрутасам тактики железо-верёвочного боя с пещерой (“спустился – поднялся отпотевать на поверхность у вожделенного костра”), – а СПЕЛЕСТОЛОГИ II ГЕНЕРАЦИИ [2]: то есть люди, привыкшие по-настоящему жить и работать под землёй, кто Пещеру почитал за естественный ДОМ – и, конечно, не испытывал стресса от одной только мысли остаться в темноте без света. Для наших участников эксперимента, в отличие от спелеоспортсменов М.Сифра (и его самого) предстоящее пребывание под землёй являлось долгожданным Праздником, – несмотря на то, что условия его проведения были довольно жёсткие.
И вот, этот эксперимент накануне осуществления БЫЛ СОРВАН “спелеоспециалистами” от КГБ и “официальными представителями спасотряда”.
Чудный тандем.
Мне пришлось уйти из института и продолжить работу на уровне любителя в “научном подполье”.
В этих условиях в подмосковных каменоломнях (в период с 1984 по 1996 год) было проведено 4 эксперимента по подземной экстрасенсорике (сроком от одного дня до месяца), одно одиночное трёхмесячное пребывание, два групповых двухнедельных, одно групповое в месяц длиной (два участника) и одно одиночное полуторамесячное (открытого типа, с экспедициями посещения и контроля). Кроме того, два двухнедельных и одно двухмесячное пребывание осуществили мои друзья.
Представить себе, каково было в нашей стране тогда на такие сроки уходить из жёстко регламентированного мира совкового социума, способен не каждый. Но мы делали это – и не жаловались, как М.Сифр, на некие “трудности” подземной жизни... Нам бы его смешные “трудности” – в ТЕ ГОДЫ!..
Когда трое моих друзей пошли на ЧЕТЫРЕХМЕСЯЧНОЕ неизолированное погружение в Никитские каменоломни (с ними была постоянная контактная связь; целью пребывания было изучение ряда САЯ (спелеоаномальных явлений), – но столь же интересны и уникальны были методики их изучения, включавшие в себя опыты информационного раздвоения личности, выражаемые в синхронном альтернативном описании всего происходящего в ходе эксперимента; эти записи легли позже в основу моих повестей “Долгая Ночь у Костра” и “Знаки Воздуха”), – так вот, эта группа на втором месяце пребывания была ВЫТАЩЕНА ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ “спасателями” из КГБ, МВД и официальной спелеосекции МГУ – и на месяц заключена в КПЗ Домодедовского УВД. Срок досиживать.
После чего входы в Никитскую каменоломню были взорваны – 10.12.1986, в Международный День Защиты Прав Человека.
Вот такие эксперименты. Очень символические.
Ещё один эксперимент – тень давнего, задуманного и разработанного в МОГИФКе – был сорван нам в 1987 году в Старице.
После взрыва входов в Никитские каменоломни – нашей до того основной экспериментальной базы – в Старице, в пещере Лисья была устроена новая “кэйв-лэб”: привезены запасы бензина, аккумуляторов, продовольствия; протянута линия связи, комфортно оборудованы для постоянного пребывания два грота (планировалось одновременное пребывание двух групп спелеонавтов, “сдвинутых” относительно друг друга – и “верхнего мира” – во времени); для группы контроля и обеспечения снята изба в деревне, находящейся над пещерой... Когда мы приехали проводить эксперимент, то увидели следующую картину. Разорванные и разрезанные жилые модули и спальники валялись под водокапами; из 20 литров бензина и лабораторного оборудования был устроен костёр посреди базового грота, – продукты, по-видимому, не нужные погромщикам, были равномерно раскиданы и рассыпаны по всему склону холма вплоть до Волги, – естественно, не в упакованном виде, а абсолютной россыпью. Дефицитные аккумуляторы просто исчезли; венчала же сии труды куча дерьма на сложенном нами из камней обеденном столе... Признаюсь, смотреть на всё это было довольно тошно.
Полугодовая подготовка пошла прахом; сил работать ни у кого больше не было. Так завершила течение своё советская спелеонавтика.
(ПОТОМ – нашли тех, кто это сделал; имена их мне теперь хорошо известны: это оказались те же “недоспелеологи” из московского так называемого “спасотряда”, что вытаскивали совместно с ментами-провокаторами и гэбэшными стукачами моих друзей с эксперимента в Никитах и позже взрывали в них вход, – но что толку от этого “знания”?.. За другим знанием шли мы под землю.)
Здесь я перехожу к завершающей и наиболее важной части своего доклада. Казалось бы – на Западе спелеонавтикой никто (или почти никто) не занимается, убедившись со слов мсье Сифра в её “как бы бесперспективности”; у нас не осталось никого, кто когда-то занимался аналогичными исследованиями: умерли Л.Н.Жданов и С.Брянкин, что дали, несмотря на запреты, “зелёный свет” моим экспериментам в МОГИФКе – противостояние в науке совковой косности и ретроградству не проходит бесследно для сердца, – трагически погибли Саша Мишин и Саша Морозов; многие эмигрировали за рубеж, – кто-то просто охладел к этим занятиям, найдя себе иную работу…
Но что есть “бесперспективность”, в которой якобы убедился Сифр? Как я уже говорил, его методики по многим параметрам были просто-напросто провальны, дилетантски изначально. Не имея понятия о месячных и суточных биоритмах человека – хотя на Востоке они известны тысячелетия, – не подозревая о физиологических ресурсах человеческого организма, что высвобождаются в стрессовой ситуации, растягивая или сжимая внутреннее время человека, – не имея понятия о физиологии эндокринной и вегетативной систем организма и о ритмах неокортекса – как почти никто не имел об этом понятия в 60-е годы, – он ощупью бродил наугад, путаясь в мешанине параметрических данных и методиках их обработки.
Сейчас наши знания и приборное оснащение позволяют на совершенно ином уровне подойти к этим вопросам – уровне, который в 60-70-х годах было трудно себе представить. Современные компьютерное тестирование и компьютерная диагностика в сочетании с рядом методик восточных медицин и разработанных на основе грамотного научного подхода датчиков параметрии дадут действительно реальные результаты исследований, необходимые в столь разных областях человеческой жизни, что перечислять их все – долгое и утомительное занятие.
В отличие от 60-х и 70-х годов сейчас под землёй – непосредственно в гроте пребывания – можно разместить компьютер любой требуемой мощности, телеметрически соединённый по проводным либо спутниковым каналам связи с любой другой машиной, находящейся хоть на противоположной стороне земного шара; это открывает для методологии современного спелеонавтического эксперимента поистине фантастические возможности.
Об эниологии во времена Сифра не имели никакого представления – даже слова такого НЕ БЫЛО, – всё оснащение тех наивных опытов было – блюдечко для спиритизма да колода пресловутых карт Зенера. Современные представления и наработанная практика позволяют именно в каменоломнях, под землёй, совершить возможный прорыв в этой области Знания.
ИМЕННО В КАМЕНОЛОМНЯХ – потому что одна из главных ошибок Сифра была в том, что он в силу личных пристрастий избрал для своих пребываний сложнодоступные и крайне неподходящие для серьёзной научной работы вертикальные естественные пещеры. Оставим их традиционному спелеоспорту – любая попытка повторить в них научный опыт заранее обречена на провал и неимоверные технические сложности, смазывающие результат. В самом деле: удалённые от центров коммуникаций, линий энергоснабжения и связи, несущие изначально в себе неизбежные чисто спортивные технические трудности – на преодоление которых уйдёт львиная доля сил участников и средств спонсоров, – они меньше всего подходят для выполнения поставленной задачи. Каменоломни же, как правило, находятся вблизи городов и линий коммуникаций, в них действительно удобно организовать любое спелеонавтическое исследование, существенно сэкономив при этом в затратах. Что же касается тождества искусственных подземных выработок естественным пещерам, – об этом говорилось столько, что не вижу смысла повторять всем известные положения. Классический пример – подмосковные и старицкие системы, органично сочетающие естественный карст с рукотворными ходами и полостями обвального происхождения. Любой эксперимент в них будет в десятки раз дешевле, чем в вертикальных горных пропастях и шахтах (особенно в западных, где обязательно нужно платить за аренду, ибо каждая пещера находится на чьей-то частной земле; впрочем, что касается бывших советских вертикальных пещер – за исключением уральских, расположенных в зоне традиционного промысла заложников и просто бандитизма…) – и в сотни раз дешевле, чем в городской сурдокамере. Но при этом во столько же раз результативней.
Последнее, очень важное соображение: основным фактором, смазавшим результаты исследований Сифра, была его личная ПОЛНАЯ НЕПРИСПОСОБЛЕННОСТЬ К ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОМУ ПРЕБЫВАНИЮ ПОД ЗЕМЛЁЙ. Без смеха, жалости – а зачастую и простого человеческого недоумения – невозможно читать отдельные страницы его книг и отчётов. Этот человек, проводя свои эксперименты, умудрился просто жутко загадить полости пребывания; и если многих моих партнёров-спелестологов Подмосковья осуждать за аналогичные действия, совершённые от глубокого незнания подземли, – можно ли простить человека, который поставил пребывание под землёю целью своей жизни?.. Вопрос риторический. Далее – находясь под землёй в окружении замечательнейшего по многим своим свойствам Мира Белого Камня (свойства эти были прекрасно описаны ещё Н.Кастере, и не знать о них мсье Сифр не мог – однако же, почему-то “не заметил вовсе”, – хотя для чего тогда вообще лез под землю?..), – так вот, находясь в такой замечательной для релаксации организма обстановке, он отчего-то испытывал приступы страшнейшей депрессии. Подозреваю: причины её были глубоко внутренние, – но что она оказала огромное влияние на полученные им результаты – медицинский факт. И мало того – ему, оказывается, было просто некуда деться от скуки в окружении книг, магнитофона, проигрывателя (!!!) – и той самой работы, ради которой он шел под землю. Он покрылся нарывами и фурункулами, потерял в весе и так ослаб от дистрофии, что по окончании эксперимента не смог самостоятельно выбраться из пещеры. Нам, привыкшим к постоянным долговременным пребываниям под землёй, в каменоломнях, читать об этом просто дико. Санитария и гигиена под землёй были краеугольным камнями в исследованиях А.Мишина, моя группа за месяцы подземной жизни наработала такой материал, что я с полной ответственностью могу заявить: БЫТОВЫХ ПРОБЛЕМ ПОД ЗЕМЛЁЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Все они – мучения чайника-бойскаута, не умеющего в ясную солнечную погоду разжечь костер с одной зажигалки “зиппо”.
Вообще, сравнивая зарубежные источники с наработанным нами опытом пребывания, создаётся впечатление, что западные спелеоспортсмены НЕ ИМЕЮТ НИКАКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О КОМФОРТНОМ ПОДЗЕМНОМ БЫТЕ. И это при том, что в техническом и методологическом отношении они всегда опережали российскую спелеологию на 20-30 лет развития!..
Впрочем, если оглянуться на историю нашего спелеоэтноса, многое становится понятным. Ведь мы никогда не покоряли Подземлю – мы изначально ПРИХОДИЛИ В НЕЁ ЖИТЬ.
И в этом плане наработанный нами опыт поистине бесценен и не сопоставим ни с какими “результатами” Сифра. То, что его спелеонавтов ставило под землёй в известную позу, нам почему-то было в кайф. (Известно: что европейцу погибель – русскому во благо.)
Будет крайне печально, если наш наработанный спелестологический опыт подземного бытия вкупе с доступными, бесплатными и удобными для серьёзной научной работы пещерами-каменоломнями останется невостребованным.
